15 февраля в покровской колонии начался суд над Алексеем. По двойному делу о «мошенничестве» и «оскорблении суда» ему могут продлить срок еще на 15 лет. Публикуем речь, которую он произнес в первый день этого нелепого процесса.

Спасибо большое, ваша честь, за возможность высказать свое отношение к обвинению. Оно есть у меня. Я постараюсь высказать его довольно внятно и конкретно. Это займет какое-то время. Уважаемый прокурор, истекло уже больше часа. Я буду стараться говорить немножко громче — не думайте, пожалуйста, что я ору, просто мне сказали, что не слышно на трансляции, давайте погромче.

Как вы думаете, какую эмоцию я испытал, когда прочитал это обвинение здесь, в колонии? Гнев, или отрицание, или принятие? Что я почувствовал? Может быть, я разозлился на то, что вы сделали такое очевидно сфабрикованное дело? Нет. Ликование! Я, знаете, изображаю человека, который счастлив: он сидит в кресле вот так, развалился и, как Леонардо Ди Каприо в меме, шампанское держит. Я был счастлив, я на седьмом небе от счастья находился, и сейчас вы поймете почему.

Я веду свою политическую деятельность много лет единственным и, мне кажется, самым честным способом — собирая пожертвования с людей. Те, кто хочет, перечисляют мне деньги, те, кто не хочет, не перечисляют. Я никогда не брал ни копейки государственных денег и очень этим горжусь. И я, и мои коллеги — мы являемся теми самыми политиками, которые существуют исключительно потому, что у них есть поддержка. Довольно мы давно это делаем. Деньги мы собирали с 2011 года, и с того момента около 300 тысяч человек перечислили нам донаты. В среднем где-то около 500–600 рублей. 300 тысяч человек!

2011 год был достаточно давно — за это время, очевидно, какие-то люди разочаровались в моей деятельности, ну не понравилось, что я им сказал по какому-то их вопросу или еще что-то. Так случается. Сегодня ты голосуешь за одну партию, завтра ты голосуешь за другую партию. Сегодня нам нравится Навальный, завтра нам нравится Путин. Или наоборот, такое бывает. Поэтому, когда я заявил, находясь в Германии на лечении, что я возвращаясь в Россию, а в ответ мне СК заявил: «Мы тебя посадим за то, что ты похитил все пожертвования» и выпустил пресс-релизы, которые мы будем рассматривать на этом процессе, о том, что я похитил и потратил на свои нужны миллиард рублей... Потом был пресс-релиз о том, что я похитил 385 миллионов рублей. И так далее, и так далее.

Я понимал, что, конечно, очевидно им было… написать то, что мы получили в результате, но 300 тысяч человек! И мы знали, что они допрашивают всех сплошняком. По регионам все люди писали: «Нас вызывают на допрос». То есть всех, кто пожертвовал нам, а мы принимали все пожертвования безналично, и это списки всех жертвователей... Я понимал, что, наверное, довольно много людей, просто потому что они как-то разочаровались во мне или в моих коллегах, могут взять и написать заявление.

Ну так и что? После всех этих ваших «украл миллиард и потратил его на себя», «украл 300 миллионов и потратил на себя» — что вы принесли в суд? Вы в суд принесли в буквальном смысле материалы о том, что есть четыре человека. 300 тысяч жертвователей за все эти годы — и четыре человека написали заявления на два миллиона рублей.

Из которых один — это слесарь. Который в буквальном смысле, тут так написано, «я посмотрел ролики Навального, подумал, какой классный Навальный, а потом я взял миллион рублей — миллион двадцать тысяч рублей — и перевел Навальному». А спустя три недели слесарь подумал: «Нет, Навальный не классный, он меня обманул». И он пишет заявление, и на следующий день возбуждается уголовное дело.

И это говорит о том, что если кто-то когда-то меня спросит: ну какие доказательства ты предъявляешь в пользу того, что у нас Фонд борьбы с коррупцией — самая честная, самая прозрачная организация? Я скажу: мои доказательства — это материалы этого уголовного дела. И вы увидите, что каждый перевод зафиксирован. Здесь просто есть распечатки всех платежей по карточкам: моей, моей жены, моей дочери, большинства сотрудников ФБК.

Здесь же нет ничего. Есть два потерпевших, которых принесли сами вы, которые перечислили деньги, а потом так разочаровались, что принесли заявление, и есть два запуганных предпринимателя, находящихся под уголовными делами. И все.

Вы здесь произнесли фразу, что «похитили денежные средства для личных нужд». Но нет ни одного слова даже в вашем полностью, абсолютно сфабрикованном деле, нет ни одного слова о том, что хотя бы копейка из этих денег поступила ко мне. Что хотя бы копейку я или мои коллеги перечислили на свои нужды.

Поэтому, конечно, я испытал ликование, конечно, я испытал огромную благодарность к тем самым 300 тысячам людей, которых запугивали, уговаривали, и никто из них не написал заявление. Вам пришлось искать липовых подставных людей, чтобы перечисляли нам деньги, потому что из 300 тысяч людей никто не написал. Это лучшие люди. Конечно, я испытываю ликование. Я испытываю ликование, взвешивая нашу систему, при которой «китайская стена» между деньгами-пожертвованиями и личными деньгами ни разу не пересеклась и ни одна копейка никогда не ушла никому и никуда, кроме как на нашу деятельность.

Если что-то и есть полезное в этом деле — это то, что, действительно, это глобальный аудит всего, что делал ФБК, который полностью доказал, что мы делали абсолютно все верно, потратили все на ту деятельность, о которой и говорили, на антикоррупционную деятельность, и все мы делали очень хорошо и делали правильно. И наше движение — это потрясающая политическая сила, в которой можно найти 300 тысяч человек, которые тебя не продадут. Даже под нажимом и запугиванием следователей и всех остальных.

Что касается сути обвинения, она, конечно, заключается в том, что людям запрещается вести политическую деятельность без вашего разрешения. Без разрешения Кремля и всех остальных. Потому что, по сути, что я сделал? Люди поддерживают национального лидера Владимира Владимировича Путина. А я нет! И, наверное, никто не будет спорить с тем, что есть разные политики, люди разных взглядов, они голосуют за представителей разных партий, и я считаю, что у меня есть полное право выходить и заявлять политические требования. Потому что мне не нравится, что здесь происходит, я ненавижу то, что здесь происходит. Ставка фельдшера в колонии — 14 тысяч рублей, понимаете? Со всеми надбавками — 21 тысяча рублей в месяц зарплата. Нефть 93 доллара за баррель, Путин строит себе дворец за 100 миллиардов рублей, а фельдшер получает 21 тысячу. Здесь инспектор, здоровый мужик, получает 25. Поэтому опера ходят и локалки открывают, потому что текучка, потому что работать никто не хочет, потому что зарплаты нет. Вся Владимирская область корячится за 25 тысяч рублей. И мне это не нравится. Я имею право, чтобы мне не нравилось. Я не понимаю, как в стране, которая качает 20 лет нефть и газ, может быть такая нищета.

Поэтому я собираю тех, кому это тоже не нравится, я объединяю их в партию, объединяю в движение, я веду расследования того, куда украли деньги у фельдшера, куда украли деньги у этого инспектора, куда ваши деньги украли, и ваши деньги, и ваши, и мои, и пенсии, и все остальное. Да, мы это расследуем, и для расследований нужны деньги. Какой самый классный и честный способ? Наверное, если обойти людей, просто найти кого-то и сказать: как ты думаешь, на какие деньги должен существовать политик, на бюджетные? Он скажет: собирайте у тех людей, которым нравится этот политик. Я так и решил делать. И я делаю это и буду продолжать это делать. Не существует никакого другого способа нормальной политической деятельности, кроме как человек, который что-то заявляет, чем он доволен и недоволен, объединяет других, собирает с них деньги и продолжает деятельность.

Зал суда, судебное следствие… Давайте здесь проведем судебный эксперимент. Я вот вам сейчас говорю, уважаемый суд, уважаемый прокурор, можете записывать: в 16 часов 25 минут гражданин Навальный, находясь по адресу такому-то в колонии, призвал — вот сюда и вот сюда — всех сотрудников Фонда борьбы с коррупцией продолжать расследования, продолжать публиковать факты коррупции, находить, куда Путин, его группа, его родственники, его вторая жена, третья жена — куда они дели украденные деньги. Расследовать всех этих министров-единороссов, публиковать это, призывать всех остальных распространять это.

Я призываю всех, как там обычно — «неограниченную группу лиц», людей, граждан России я призываю делать нам пожертвования, чтобы финансировать эту деятельность антикоррупционную. Распространите как следует, потому что это моя политическая деятельность, и я борюсь, да, за то, чтобы сменить власть в стране. Я не хочу, чтобы в Кремле сидели эти люди. Они там десятилетиями сидят! Ну не может такого быть, что у нас каждый министр официально уже долларовый миллионер. Они воры. Я считаю, что они воры. Я прошу делать нам пожертвования, чтобы мы расследовали деятельность этих воров.

Я тогда на каждом новом судебном заседании буду даже рассказывать о кампании по сбору средств, назовем так: кампания судебных пожертвований. Можете возбудить на меня еще одно уголовное дело, прямо сейчас, понимаете? Как там — «имея преступный умысел на хищение средств, призывал делать фандрайзинг»? Вы можете это так назвать, еще одно дело, как я уже сказал, завести, что угодно можете сделать мне — я не вижу другого способа нормального, честного вести политическую деятельность, кроме как донаты. Если я считаю, что они воры, я об этом говорю, я доказываю, что они воры, я показываю это всем.

Я буду участвовать в выборах. Да, сейчас есть законодательство, которое для меня прописали, и вы все повторяете, что я не имею права участвовать в выборах. Не только не имею права участвовать в выборах — у вас в материалах написано, цитирую: «Волков сделал ложное заявление о том, что он глава штаба Навального». Ну отлично! То есть теперь даже вы лучше меня знаете, кто начальник моего штаба. Волков — ложный начальник моего штаба. Что угодно можно написать, но ведь есть простая вещь: я хочу участвовать в выборах. Я хочу, чтобы другие кандидаты участвовали в выборах. Я хочу, чтобы была партия, за которую можно голосовать. Я требую допуска на выборы и других людей, и себя. Что в этом несправедливого, что в этом необычного? Вы считаете, что меня нельзя допускать, а я считаю, что это незаконно и неправильно. А я хочу участвовать в выборах и ко всем вновь обращаюсь: если вы считаете, что я и такие, как я, могут участвовать в выборах, давайте вместе объединяться и действовать. Давайте поддерживать нас деньгами. Если нас не допускают — участвуйте в Умном голосовании, для того чтобы мочить единороссов, которые стоят за вами.

(Судья Котова: Алексей Анатольевич, мы сейчас слушаем ваше отношение к предъявленному обвинению…)

Так я об этом и говорю! Вот видите, прозвучало слово «Единая Россия» — и вы уже прямо сталкиваетесь с обвинением, уже ближе некуда. Потому что моя деятельность — это деятельность по организации людей, которым не нравятся «Единая Россия» и Путин, которые ненавидят «Единую Россию» и Путина, которые хотят отстранить от власти «Единую Россию» и Путина, потому что «Единая Россия» и Путин — это ограбление нашей страны.

Это объективный факт, понимаете? Это объективный факт нищеты. На Покров поглядите! Я Покров не видел… Меня все время возят, знаете, у меня окон нет в машине. Но вы же проехали по городу Покрову. В 100 километрах от Москвы — но вы же видели, что это просто бомжатник какой-то! Почему это происходит? Потому что такая власть. Я буду с ней бороться. Я не вижу другого способа. Я буду продолжать с ней бороться. И я не боюсь ни этого суда, ни колонии, ни ФСБ, ни химического оружия, ни Путина, ни всех остальных. Я не боюсь, потому что считаю унизительным и бесполезным бояться этого всего.

Плохо жить и смириться с этим всем. Смотреть на эту раздолбанную дорогу и смириться с ней, понимаете? Двадцать первый век! Ну да, дорога, конечно, дорога в Покрове — ее нет. Да почему ее нет? Ну да, 14 тысяч фельдшер получает. Да почему я должен это принять? Почему все остальные должны это принять?

Мы это понимаем, мы организовываем свою деятельность, и мы продолжим. И я считаю, что я имею право участвовать в выборах. Я буду этого добиваться. Может быть, я когда-нибудь в них буду участвовать, может быть, нет. Может быть, я какое-то место займу, может, не займу, но это будет зависеть от людей, от избирателей, которые за меня проголосуют, если я буду действовать правильно, или не проголосуют, если я буду действовать неправильно и неконкретно.

Я… даже не знаю, честно говоря, нужно ли мне комментировать другую часть этого экзотического дела, которая касается оскорблений. Я просто вдруг подумал, может быть, это для вас самих развлечение? Потому что, во-первых, объединение в одном деле мошенничества и оскорблений — это странно, во-вторых, вы читали эти оскорбления — как вы смех сдерживали? Значит, оскорбительная фраза: «Ваша честь, Вы нарушаете закон». Ваша честь, посмотрите, пожалуйста, там даже в тексте буковка «В» заглавная. Потому что очевидно, что по интонации фраза «Ваша честь, Вы нарушаете закон» — она оскорбляет кого-то? Нет. Мы с вами обсуждали сегодня допуск адвоката, я вам говорил: «Вы нарушаете закон». Вы мне говорили: «Нет, не нарушаю» — и ссылались на что-то. Мы поговорили. Это оскорбление судьи?

«Я жду, пока вы закончите». Это оскорбление кого? Прокурора, судьи? И, конечно, мое любимое: кавычки открываются — «боже мой» — кавычки закрываются. Боже мой, ваша честь, если вы каждого человека будете судить за «боже мой», я не знаю, что будет происходить. Тогда уже, если кто-то считает, что за фразу «боже мой» нужно судить, нужно было прописывать, что Навальный, находясь в таком-то месте в такое-то время, оскорбил Бога, потому что запрещено упоминать имя Господа нашего всуе. Кого я мог оскорбить фразой «боже мой»?

И я понимаю, зачем это сделано, потому что это такая попытка запугать, сказать, что если ты будешь что-то говорить, не будешь просто молчать, не будешь покорно кивать, не будешь заискивать, не будешь бояться нас, судей и прокурора с двумя, с тремя, с десятью звездами, то, значит, мы будем тебе клепать уголовные дела.

Да и плевать! Господи боже мой, клепайте! Я все равно не замолчу, понимаете? После того, как уже даже какие-то эфэсбэшники за мной ездили два года и травили химическим оружием, и я лежал в коме 20 дней, а потом еще 20 дней лежал в галлюцинациях, мне бояться вашего суда просто глупо. Я его и раньше не боялся, а теперь я точно не буду бояться.

Завершая свое выступление, я хочу сказать, что, конечно, мы по пунктам, вот просто по пунктам все это вранье разоблачим в ходе этого процесса. В общем-то, даже разоблачать нечего, вы говорите, что я тратил на личные нужды, здесь даже не упоминается ничего — просто ноль! Мы разберем все по пунктам и по пунктам все опровергнем.

Конечно, я понимаю — это не первый мой процесс, и я не наивный человек, — что приговор будет обвинительный, по нему будет достаточно большой срок. И смысл этого один. Раз я так оскорбил вашего темного лорда Путина, что не просто выжил, но и вернулся, ну вот он сказал: раз он считает, что он такой крутой — пусть тогда он сидит в тюрьме. Вернулся — и будет сидеть там пожизненно, и будет это дело, второе дело, третье, будет бесконечно увеличиваться срок. Ну что ж. Я считаю, что все равно моя деятельность, деятельность моих коллег важнее, чем просто конкретная судьба человека. И я считаю, что худшее, что я на самом деле могу сделать, настоящее преступление, которое я могу совершить, — это вас всех испугаться, и вас, и тех, кто стоит за вами. Я еще раз вам говорю, что я не боюсь, и я еще раз призываю всех остальных тоже не бояться, потому что бояться здесь нечего. Бояться нужно того, что мы всю жизнь проведем вот так, всю жизнь мы проведем в нищете, деградации, отсутствии перспектив и своим детям оставим в наследство вот это вот все — вот это холуйство, раболепство и то же самое тоскливое ожидание лучшей доли, которая не наступит никогда, пока у власти находится эта банда воров.